Монголия провозгласила себя «народной республикой» почти 100 лет назад, 26 ноября 1924 года. Но несмотря на то, что название ее столицы по-прежнему Улан-Батор (Красный Герой), советское прошлое страны здесь часто называют «забытым».
Доктор Джон Эддлтон, занимавший пост посла США в Монголии с 2009 по 2012 год, рассказал Радио Свобода, что советское прошлое страны сейчас нередко упускается из виду, поскольку «именно фигура Чингисхана занимает самое видное место в восприятии Монголии остальным миром – ничто не сможет затмить или заменить этот образ как ключевой элемент монгольской истории».
Кроме того, говорит Эддлтон, из-за своей удаленности и того факта, что Монголия никогда не вступала в Варшавский договор (советский аналог НАТО), страна «никогда не входила в массовое сознание с точки зрения того, что значит быть «советским сателлитом»».
В 1924 году малонаселенная территория сегодняшней Монголии годами была ареной вооруженного спора между Китаем и силами обеих сторон Гражданской войны в России.
Но регион оставался де-юре частью Китая.
Такова была неопределенность, с которой тогда столкнулось кочевое, в основном, население Монголии. 26 ноября 1924 года, когда на Великом Народном Собрании была провозглашена Монгольская Народная Республика, один из молодых делегатов заявил о декларации коммунистического правительства о «народной республике», спросив: «Но что такое республика? Конечно, это неизвестно в провинциях».
Он призвал делегатов объяснить сельским и кочевым монголам «цель и значение новой формы правления».
Одна из первых миссий Кремля по установлению отношений с Монголией доложила советскому диктатору Иосифу Сталину, что монгольская территория, на которую претендует Китай, станет полезным «буфером вдоль южных границ нашей страны», который мог бы гарантировать, что советские и китайские войска не встретятся лицом к лицу.
Монголия вскоре стала экономически и политически зависимой от СССР и копировала радикальную политику Москвы.
«Вы должны развить социализм в очень короткие сроки и для этого использовать опыт Советского Союза», – дал указание один из посланников Кремля монгольскому правительству.
В 1930 году в Улан-Баторе сообщили: «Мы конфискуем имущество феодальных классов».
Когда кочевых скотоводов заставили работать в общинных хозяйствах, а государство конфисковало их скот, некоторые из них бежали из страны, а другие восстали.
В начале 1930-х годов, по разным оценкам, около 30 000 человек бежали из Монголии, и в некоторых регионах страны вспыхнули стихийные восстания.
«Боритесь насмерть с ведьмами и демонами этого «народного правительства»!» – таков был боевой клич одной религиозной повстанческой группы.
В 1937 году министр обороны Монголии Гэлэгдоржийн Демид был приглашен в Москву и умер по дороге от «пищевого отравления».
Затем, в 1939 году, популярный премьер-министр Монголии Анандын Амар был арестован и отправлен в Москву, где в конечном итоге был расстрелян. Эти смерти открыли дорогу любимцу Сталина Хорлогийну Чойбалсану к захвату власти в Монголии.
При Чойбалсане ужас сталинских великих чисток отозвался эхом в коридорах власти в Улан-Баторе. Чойбалсан работал напрямую с советским НКВД, чтобы сначала арестовывать и казнить «ненадежных» правительственных чиновников, а потом уже государство перешло к религиозным лидерам.
Общее число жертв Великих репрессий в Монголии остается неизвестным, но с 1937 по 1939 год было казнено около 17 000 лам и разрушено более 700 монастырей.
На протяжении всей Второй мировой войны Монголия была важным источником помощи советским военным, а в 1945 году победоносный Советский Союз вынудил Китай отказаться от своих претензий на Монголию. На референдуме об официальной независимости Монголии от Китая, как утверждали монгольские власти, 100% голосовавших высказались в пользу этого предложения.
Сталин лично проявлял интерес к Монголии, неоднократно нажимая на ее правительство, чтобы оно раз и навсегда уничтожило религию в стране.
«Вы должны твердо обращаться с ламами, – сказал он властям в Улан-Баторе, – вы не должны забывать, что только сильные будут признаны».
Как и в других местах советской сферы влияния, репрессии в Монголии стали менее суровыми после смерти Сталина в 1953 году, а беспощадная война Кремля с религиозной верой приняла скорее бюрократический характер.
По словам Эддлтона, из двух могущественных соседей Москва рассматривалась монголами как наименее плохой вариант.
«В действительности, связи между [СССР] и Россией были важны для Монголии как с точки зрения восстановления ее независимости, так и с точки зрения обеспечения ее суверенитета по отношению к Китаю», – говорит бывший посол.
К концу 1980-х годов Советский Союз имел около 50 000 военнослужащих и 1800 танков, а также 320 самолетов и вертолетов, размещенных на нескольких базах по всей Монголии.
По мере того, как демократические движения начали набирать силу в разных местах на окраинах Советского Союза, монголы в конце 1980-х годов также начали бороться за свободу, выступая против, на удивление, мягкого просоветского правительства.
Джамбын Батмонх, последний лидер коммунистической Монголии, вспоминал, как он сопротивлялся чиновникам, которые пытались подавить протесты против однопартийного правления. «Нет необходимости использовать полицию или привлекать военных».
Протестующие, сказал он, «наши дети».
В марте 1990 года Политбюро Монголии было заменено, и Батмонх объявил о своей отставке, проложив путь к свободным выборам.
Эддлтон говорит, что монголы, с которыми он общался об эпохе нахождения их страны под влиянием СССР, «выражали широкий спектр мнений о Советском Союзе».
«В то время как некоторые выражают горечь по поводу сталинских чисток 1930-х годов и казней буддийского духовенства, – говорит Эддлтон, – другие оглядываются на эпоху после Второй мировой войны с определенной долей благодарности и даже ностальгии».
