Многие десятилетия история депортаций «наказанных народов» СССР была темой неизвестной широкой общественности. Цифры потерь и факты массовой смертности выселенцев тщательно скрывались высокими советскими инстанциями. Именно поэтому такую ценность имеют документы, написанные по горячим следам, – крик отчаяния людей, обреченных на смерть.
События эти начались осенью 1944 года в лагере Волгострой. Волгострой (или Исправительно-трудовой лагерь Волгостроя, Волжский исправительно-трудовой лагерь) был организован 26 февраля 1944 года в результате объединения Управления строительства гидротехнических узлов на реке Волга «Волгострой» НКВД и Рыбинского Исправительно-трудового лагеря.
Вспоминает заключенный лагеря Натан Крулевецкий: «Построив в ряды, нас повели пешком в лагерь. Дорога была длинная и на каждом шагу встречались вывески складов, учреждений и предприятий. Меня поразило, что владельцем везде значился «Волгострой-Волголаг». В моем понимании тюрьма всегда занимала самое ограниченное место в жизни общества, а тут она раскинулась на десятки километров и грозила проглотить весь город и все просторы за городом».
Сюда для работы на строительстве были присланы около 2000 трудармейцев – крымских татар, греков, армян, болгар, проживавших в Крыму до депортаций мая-июня 1944 года.
Трудармия представляла собой военизированные рабочие формирования, сочетавшие элементы военной организации, производственной сферы и лагерного режима
Трудармия представляла собой военизированные рабочие формирования, сочетавшие элементы военной организации (мобилизация через военкоматы, структурные подразделения, внутренний распорядок, единоначалие, централизация органов управления), производственной сферы (работа на производcтве, норма выработки) и лагерного режима («зона», охрана, административный режим, нормы снабжения). Основным контингентом трудовой армии во время войны были советские немцы, полностью депортированные из мест их проживания еще в 1941 году. К концу войны, по мере выселения других народов, количество трудармейцев увеличилось. Большинство современных исследователей сходятся во мнении, что институт трудармии был особой формой репрессий по национальному признаку, поскольку туда, как правило, попадали советские граждане тех национальностей, которые были официально признаны «враждебными советскому народу».
Долгие годы власть предпочитала скрывать свои действия в документах, предназначенных для внутреннего использования, помеченных грифом «совершенно секретно». Но тайное рано или поздно становится явным. Так и случилось – из глубины тех страшных дней до нас дошли голоса тех, кто умирал в местах изгнания… Редкий случай – эти голоса сохранились в документах Власти, которая обрекла этих людей на гибель.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО. Из докладной записки о работе оперативно-чекистского отдела Волгостроя НКВД №4848 за октябрь 1944 года: «В отчетном месяце среди татар выявлен ряд ярко отрицательных настроений, связанных с получением некоторых данных о неудовлетворительных бытовых условиях их семей по месту нового поселения. Начиная с первых чисел октября и особенно в последние дни татары получают большое количество писем о смерти их родственников в местах высылки, в основном Узбекской ССР. Приводим выдержки из отдельных писем».
И далее в документе цитировались перехваченные чекистами письма от крымских татар, находившихся в местах депортации в Узбекистане – родственников волголаговцев:
«Рабочим дают 300 грамм хлеба, иждивенцам 150 грамм. Все что было продали и теперь не знаем, что делать. СЕРВЕР, ВИЛЯДА, ЛЕНАР И ГУЛЬНАРА УМЕРЛИ. Мама лежит в больнице, у нее опухли ноги, я и Мария болеем малярией, ЛИЛЯ с поносом... Из нашей деревни умерло 50 человек. Папа! Если дядя СЕТАР там, то передай, что у них умерли ФАЗЫЛ, НУРИС и ЯКУБ, а жена нездорова...» (Из письма СУЛЕЙМАНОВУ Халилю от сына МУСЫ из Узбекской ССР, Наманганской области, станция Кугай, Хлопко-совхоз Нарын №7, отделение №5).
АСАНОВУ Ильясу сообщает его родственница АБЛАЕВА Лиля из Андижанской области, поселок Аим: «Из нашей деревни умерло 26 человек. Также и в других деревнях. Из колхоза почти ничего не дают, государственную помощь тоже перестали давать... Не знаем, что делать будем. Квартиры очень плохие, от дождя не защищены. Скоро нас всех, наверное, не будет. Посылаю список умерших: 1). АДЖИ-АЛИМ, 2). ДЖЕЛИЛЯ, мать Шевкета, 3). АСАНЖОКАЙ - отец Эсма...». Далее в чекистской сводке перечислялось еще 16 человек и говорилось, что письмо АСАНОВА конфисковано.
Тем временем авторы перехваченных писем продолжали взывать о помощи у своих родных, находившихся в лагере – и это тоже зафиксировано в информации НКВД:
«САДЛАЕВ Номан (Узбекская Самаркандская область ст. Зирабулак, Хортынгинский район, Кировский сельсовет, колхоз «Правда») пишет своему сыну НОМАНОВУ Абдураману: «Твоя мать и тетя Капие умерли от малярии, я тоже болел долго, но выздоровел. У некоторых умерли отец и мать, остались одни дети. На днях скончалась АСАНОВА Зейнеб, она конечно умерла от голода. Фатьма и Зоре тоже умерли»...
Некая РЕФАТОВА Хотидже (Узбекская ССР Самаркандская область) сообщает МЕТОВУ Сулейману, что из числа высланных из Крыма в Узбекистан людей уже умерло до 70 тысяч человек, при этом добавляет, что «если раньше снабжали хотя бы рисом, то теперь и его перестали давать»...
Судя по агентурным данным, аналогичных писем поступило в стройотряд значительное количество. Они становятся немедленно достоянием всего отряда и вызывают возбужденные, панические разговоры, переходящие в открытые антисоветские суждения. Мы принимаем зависящие от нас меры к конфискации и цензорской корректировке такой переписки, однако это ни в какой степени не обеспечивает от просачивания корреспонденции в отряд по другим каналам».
Подробно зафиксированы в информации НКВД настроения трудармейцев
Подробно зафиксированы в информации НКВД настроения трудармейцев. Сексоты не преминули назвать в точности даже имена авторов высказываний:
«Отрицательные настроения татар характеризуются нижеследующими высказываниями: «Цель Советской власти в отношении татар сводится к тому, чтобы их совсем ликвидировать вместе с семьями, чтобы татары никогда не могли окрепнуть, возобновить существование своей нации. Еще когда погнали немцев от Сталинграда, то для нас уже построили бараки на севере России. И мы, и наши дети пропадем, Советская власть сделает все для этого и достигнет своей цели» (ТОПУЗОВ Джемиль в беседе с односельчанином КАТЯРОВЫМ и АДАМАНОВЫМ).
«Дело не в письмах, это мелочь. На вещи нужно смотреть шире, сейчас речь идет о том, что мы все погибнем. Так хочет Советская власть. Мы и наши семьи поставлены в такие условия, что не выдержим, все это делается специально». (МУСТАФАЕВ Али).
МУЕДИНОВ Эбульсувут 25 октября в расчетной части отряда, рассказывая о полученном им письме, извещающем о смерти четырех его родственников, заявил: «Там они умирают от голодной смерти... Лучше бы Советское правительство расстреляло нас всех, чтобы мы не мучились, как это делали немцы с евреями». Татарин БАТЫРОВ Наман, характеризуя настроение татар в стройотряде, заявляет: «Настроение у татар резко ухудшились. Все учащаются вести о гибели семей и уже глухой ропот царит среди нас. Учащаются случаи протестов, пока еще в мелочах: не заправляют постелей, не дают стричь волос и т.д. и одновременно с этим люди совершенно не хотят работать, не хотят и думать о работе. Дневальный нашего барака заявляет: «Если мы не нужны здесь, то пусть Сталин передаст нас другому государству. Ведь не все государства по типу нашего являются тюрьмой для народа».
«Выселение из Крыма татар есть негласное их убийство. Зачем расстреливать, когда можно людей работой и условиями довести так, что они перемрут» (бригадир Кадыров Бенсеит).
«Если бы мне дали право, то я этих советских бойцов колол бы всех поодиночке. Они нас мучают здесь, в то время когда наши семьи умирают где-то с голоду» (АБСЕТАРОВ Сеит Абла).
Вывод по итогам сводки НКВД о настроениях волголаговцев – крымских татар – был таков:
«Зафиксированные нами антисоветские настроения других трудмобилизованных аналогичны вышеуказанным. За всеми этими лицами ведется систематическое агентурное наблюдение. За последнее время, в связи с получением многими трудмобилизованными писем о неудовлетворительных бытовых условиях их семей, начали принимать распространенный характер тенденции к дезертирству из отряда, причем в последнюю декаду они стали еще значительнее. Агентурные данные свидетельствуют о том, что побеговым настроениям способствует еще и то обстоятельство, что несмотря на неоднократные обещания о помощи в восстановлении связи с семьями это обещание не выполняется».
Дальнейшие события этой истории реконструируются по другим документам Отдела спецпоселений НКВД СССР.
В письме начальника Главпромстроя СССР Комаровского заместителю наркому внутренних дел Чернышову от 12 ноября 1944 года сообщается, что против нарушителей трудовой дисциплины и режима «некоторые меры принимались; осуждено 26 человек и привлечено к административной ответственности 113 человек», для устранения и предупреждения «значимых фактов нарушения режима и трудовой дисциплины принят целый комплекс мероприятий». По мнению Комаровского, их будет достаточно.
Однако документ от 21 ноября характеризует обстановку среди трудмобилизованных крымских татар иначе – как взрывоопасную, близкую к мятежу. Главная причина этого – не тяготы собственного положения волгостроевцев, а моральные страдания по поводу состояния их родных в местах высылки, откуда поступают новые и новые письма о гибели близких... Судя по агентурным данным, «эти письма... становятся немедленно достоянием всего отряда и вызывают возбужденные, панические разговоры, переходящие в открытые антисоветские суждения».
Несмотря на все «меры к конфискации и цензорской корректировке» переписки с родными и «мероприятия по налаживанию режима», напряженная ситуация не урегулируется ни в ноябре, ни в декабре 1944 года
Как можно судить, восстанавливая картину событий дальше, несмотря на все «меры к конфискации и цензорской корректировке» переписки с родными и «мероприятия по налаживанию режима», напряженная ситуация не урегулируется ни в ноябре, ни в декабре 1944 года.
В январе 1945 года в Волголаг выезжает замначальника отдела спецпоселений НКВД Остапов – теперь уже чтобы решить проблему кардинально. В письме замнаркома внутренних дел Чернышову от 26 января 1945 года он сообщает точную численность мятежного «спецконтингента» (крымских татар – 1465; болгар – 409; греков – 305; армян – 141; других национальностей – 60, всего: 2380) – и предлагает: «Крымских татар в количестве 950 человек годных к физическому труду направить для трудового использования на урановые рудники, остальных 515 человек знающих местонахождение своих семей направить в распоряжение НКВД Узбекской ССР (гор. Ташкент); болгар, греков и армян направить по месту поселения их семей, тех, кто не знает мест поселения своих семей, направить в распоряжение УНКВД Свердловской области (гор. Свердловск)».
В марте 1945 года «900 человек крымских татар годных к тяжелому физическому труду» направляются в распоряжение Ферганского Горно-Химического Комбината НКВД СССР». Следы мятежного отряда трудармейцев в документах фонда больше не встречаются...
Мы не знаем, как сложились судьбы этих людей, сколько их погибло по пути следования к новым местам, сколько умерло в первые годы жизни в местах депортации, а быть может кто-то дожил и до наших дней... Однако эта короткая история людей, поставленных в пограничную ситуацию, их беспомощность и отчаяние перед лицом безжалостного Государства проливает свет на обстоятельства зарождения и вызревания оппозиционных настроений в самых широких слоях крымскотатарского населения.
Стихийные бунты отчаяния первых лет депортации под влиянием системной антигуманной политики власти со временем принимали более осмысленные формы протеста, выкристаллизовывались новые методы апелляции режиму, не всегда эффективные, однако способствовавшие консолидации крымскотатарского народа.
Гульнара Бекирова, крымский историк, член Украинского ПЭН-клуба
